Кзыл-Жар Отрывок из романа «Школа жизни»
ТРИЛОГИЯ «ШКОЛА ЖИЗНИ» САБИТА МУКАНОВА — ЯРКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ О ЖИЗНИ КАЗАХСКОГО НАРОДА, РАЗМЫШЛЕНИЕ О ЕГО СУДЬБЕ. В ПРЕДЛАГАЕМОМ ЧИТАТЕЛЮ ОТРЫВКЕ ИЗ ВТОРОЙ КНИГИ РОМАНА ПИСАТЕЛЬ РАССКАЗЫВАЕТ О ТОМ, КАК ОН ВПЕРВЫЕ В СВОЕЙ ЖИЗНИ ОТПРАВИЛСЯ В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ ИЗ РОДНОГО АУЛА НА УЧЕБУ В КЗЫЛЖАР, КАК НАЗЫВАЛИ КАЗАХИ В ТЕ ДАЛЕКИЕ ВРЕМЕНА ПЕТРОПАВЛОВСК.
Бурным был той весною разлив Ишима Оттого и поднялись на лугах густые травы, оттого и было где разгуляться карасям.
И мне захотелось скорее увидеть Петропавловск, расположенный на благодатных берегах такого щедрого в половодье Ишима.
— Когда же покажется этот Кзыл-Жар? — нетерпеливо спросил я.
— Ты что, ослеп? — сказал Боржабай, — Даже я, пожилой человек, ясно вижу его. Ты спрашиваешь, когда же будет виден большой город, а он стоит у тебя под носом.
И все равно я ничего не, мог разглядеть, пока Бакен, никогда не шутивший со мной, не показал:
— Вон видишь рыжевато-красную неровную полосу?
— Ну, вижу! А что это такое?
— Ишимский яр. Он крутой, почти отвесный. На яру вышки, а дальше белые пятнышки. Разглядел?
— Да, — подтвердил я, впиваясь в даль и обнаруживая и яр, и вышки, и какие-то белые пятнышки.
— Это и есть Кзыл-Жар. Он и получил свое название от красноватого высокого яра — отвесного берега Ишима.
— А почему его еще называют Петропавлом?
И тогда Бакен рассказал одно из тех народных преданий, в которых черты исторической правды удивительно переплетаются с неудержимой сказочной выдумкой.
— Когда-то в старину эти края принадлежали баю Даулеткельдею йз рода Атыгай. Здесь, у Ишима, были его зимовки. В те времена казахами управлял хан. Аблай. Однажды к нему в ставку, находившуюся в Боровом, пришли двое русских, братья Петр и Павел, и попросили отдать им клочок земли с воловью шкуру во владениях Даулеткельдея у крутого ишймского яра. От души посмеявшись, Аблай исполнил просьбу братьев. Хитроумные Петр и Павел разрезали воловью шкуру на тонкие ремешки и отмерили этой мерой огромный участок земли, Аблаю поздно было отказываться от своих слов, и он подтвердил свое решение. Вот здесь братья и построили городок, названный их именами.
— Видишь над самым обрывом большое белое здание? — спросил меня Бакен.
Я кивнул головой.
— Это здание известно как «белый дом Аблая». Рассказывают, его построил и подарили Аблаю по велению русского царя за добровольное принятие русского подданства.
— Значит, хан и царь дружили между собой! — с прежней глубокомысленностью заметил Боржабай
Всеведущий Бакен продолжал меня удивлять рассказами о городе.
— Белый дом только отсюда кажется маленьким. Он построен в три этажа и занимает целый квартал. В нем бессчетное множество комнат. Раньше он служил караван-сараем и в нем останавливались бухарские и хивинские купцы, приезжающие в Кзыл-Жар по своим торговым делам. Позднее царские правители устроили в нем тюрьму. Я слышал, что и Колчак загоняет туда, как в овечий закут, своих противников. Тысячи там томятся.
— Спаси и помилуй нас, аллах! Рассказывай о чем-нибудь другом! — перепугался Боржабай.
В легкой закатной дымке над горизонтом слабо поблескивали остроконечные вершины каких-то зданий, и словоохотливый Бакен не замедлил объяснить, что это колокольни церквей и минареты мечетей. Он даже привел строчки песенки, сложенной петропавловскими татарами:
— Пять церквей в Кзыл-Жаре есть,
А мечетей — целых шесть…
На самом деле и церквей, и мечетей было несколько больше. Мечети строились главным образом татарскими купцами. На средства казахских баев в городе была открыта всего одна мечеть, да и та с невысокий деревянный дом.
— Да, наши казахи не очень богомольны, — вздохнул Боржабай.
— А ты посмотри на себя, — засмеялся Бакен, — какой же ты правоверный мусульманин? Молитв не знаешь, постов не соблюдаешь.
Всматриваясь в приближающийся город, Бакен озабоченно покачал головой.
— Раньше, бывало, из всех труб валил дым, а сейчас заводы и фабрики стоят. И кожевенный завод не работает. Видишь высокую трубу над прудом? Какой хром здесь выделывали, какие спиртовые подошвы! Теперь, я слышал, Колчак покупает обувь у американцев.
«Откуда только он все это знает?» — думал я. А Бакен болтал без устали:
— Сперва мы въедем в подгорную часть города, а потом поднимемся в нагорную. Город был заложен под горой. Наверху стояли лишь воинские казармы и меновой двор. Нагорная часть застроилась позднее, когда наши отцы были уже джигитами.
— Эх, Бакен, забавный ты человек! — усмехнулся Боржабай. — Дался тебе этот Кзыл-Жар! И зачем это знать Сабиту?
— Эх, Боржаке! Сегодня ты приедешь в город, а завтра вернешься в свой аул. Тебя интересуют только базар, магазины и ночлег. Но пареньку надо все знать. Может быть, ему придется здесь жить и учиться.
В подгорную часть Кзыл-Жара мы въехали перед самым заходом солнца. То, что я увидел, не привело меня в восторг. Город мало чем отличался от Пресновки. Разве что было немного больше деревянных домов с кирпичными фундаментами да гуще тянулись провода от столба к столбу.
Наши утомленные лошади остановились у крутой горки, за которой начиналась нагорная часть. Боржабай и я пошли пешком, вожжи принял Бакен, Боржабай, несмотря на свои седины, всегда оказывал уважение Бакену,
Мы поднялись на горку и снова уселись в тарантас, каждый на свое место.
— Вот этот дом, — показал Бакен на трехэтажное кирпичное здание, — построен в тысяча девятьсот тринадцатом году, в честь трехсотлетия царствования дома Романовых. В старое время здесь была гимназия, где учился наш Казый. А теперь, кажется, Колчак отобрал его под солдатскую казарму.
— Говори, все говори о Кзыл-Жаре, — посмеивался Боржабай, — ничего не оставляй у себя в запасе. Кто знает, может, Сабит в будущем станет правителем этого города.
За романовской гимназией — широкая площадь с высокой церковью. А за церковью начиналось пепелище. Это все, что осталось от большого магазина богатого купца Ганшина. Видно, крепко он насолил народу, если в дни Февральской революции жители города разграбили и сожгли его магазин.
— Ну, Сабит, смотри во все глаза! Вот и главная улица города. Здесь есть такие дома, что, если посмотреть снизу на их крыши, шапка на голове не удержится! А если с крыши посмотреть вниз, закружится голова.
Боржабай поддакивал Бакену:
— Ах, какой город, какое богатство! Здесь один каменный дом стоит всего аула Альти!
Главная улица города — ныне Ленина — в те годы именовалась Вознесенским проспектом. Двух — и трехэтажные дома ее казались мне тогда дворцами, крыши которых подпирали небо. Да, именно так представлялось моим удивленным глазам. Глазея по сторонам, я открыл рот и выпустил вожжи.
— Мальчишка! Ты потерял остатки ума! Наедешь на столб, перевернешь нас, опозоришь. Давай сюда вожжи!
Когда половина города осталась позади, я увидел рощу тополей и берез, обнесенную дощатым заборчиком с каменными столбиками. В роще возвышалась кирпичная восьмиугольная башня со шпилем.
— Апырай, что это такое?
— спросил я, ошеломленный.
— Русские называют этот дом водокачкой. Здесь по подземным -трубам качают из Ишима. воду и снабжают ею весь город. Башня в Петропавловске видна отовсюду. Высотой она равна девятиэтажному дому. Случайно заблудишься — прежде всего ищи башню, а потом легко найдешь квартиру. Да вот мы и приехали, — указал Бакен на деревянный домик, показавшийся мне маленьким верблюжонком в стаде дромадеров.
Как я узнал позднее, даже Бакен, бывавший чаще других наших земляков в городе, не подозревал, что у каждой улицы есть свое название, а у каждого дома — номер, и нужное ему место запоминал, как степняк, по окрестным приметам.
На город опускались густые августовские сумерки. И вдруг в окнах домов и на уличных столбах разом вспыхнули яркие, как мне показалось, огни. В действительности они светили довольно слабо. И после обстоятельного объяснения Бакена, что это электрические фонари, я долго не мог уразуметь, как же они горят без масла.
Тускловатый свет фонарей не рассеял, а словно подчеркнул сгустившуюся темень. Крыши домов, еле заметные на черном фоне августовского неба, мне показались еще выше. И я восхищался величием увиденного мною города. Так вот он какой, известный всей степи Кзыл-Жар!
Муканов С. Кзыл-Жар (Отрывок из романа «Школа жизни») // Музы Приишимья.-1990.- июнь-июль.-3 с.
Из лирики. Перевод с казахского Б. Ахмадулиной
Из лирики
Свою литературную деятельность Сабит Муканов начинал со стихов. В стихотворениях «Думы», «Плач батрака», «Смерть Жумаша», написанных от лица бедноты выражаются ее чаяния. Пафос народного движения выражен во многих его стихах и поэмах, он разрабатывает для казахской поэзии новые образы, ритмы, интонации.
До конца своей жизни Сабит не переставал заниматься поэзией, многие стихи переведены на русский язык, вошли в различные антологии.
Сегодня мы знакомим наших читателей с его двумя лирическими стихотворениями.
Рождение сына
Боюсь припомнить я сначала
Ту ночь июльскую. Ту ночь.
Как ты кричала, как кричала!
А я тебе не мог помочь.
В руке твоей, в руке родимой
(о как бледна, как горяча)
То бился пульс, как конь ретивый.
То гас, как тонкая свеча.
Вот так же плачет жеребенок,
Волками пойманный в лесу.
Когда ж возникнет твой ребенок.
И ты прижмешь его к лицу.
Я думал: как такие муки
Вместились в тело? В стороне
Трех тетушек мелькали руки.
И смех их долетал ко мне.
Меня просили: «Будет, будет.
Утешься ты и слез не лей.
Она про эту боль забудет,
Как позабыли мы о ней».
Но спрашивал я их в печали:
«Зачем так тяжела беда?».
С улыбкою мне отвечали:
«Жена твоя так молода».
…Вся эта боль в меня вонзалась
И так она была страшна!
«Мне в то мгновение казалось.
Что вся земля искажена.
Казалось мне — я с ней расстался,
Мне в ней не любо ничего.
И вдруг — тот новый плач раздался.
О, плач ребенка моего!
И утро, с гомоном и лаем,
о, свежесть и трезвон,
И «Поздравляем, поздравляем!»:
Неслось ко мне со всех сторон.
В прекрасном теле утомленном
Затихла боль. Лежала ты
С лицом, как будто утоленным.
Прозрачным, полным доброты.
И так сияли, так блестели
Глаза твои и прядь волос –
Все солнце вкруг твоей постели
Тем ранним утром собралось.
И вышел, вышел я из дома.
Туда, где небо, где поля…
«Пусть твоя радость длится долго!» —
Кричала добрая земля.
Летний день
Нежный запах травы, о травы!
Чистый воздух вдыхают все корни
Вы правы, вы навеки правы.
Всех дерев шелестящие кроны!
Как сияет огонь золотой,
Все томится от неги и лени,
И под тяжестью зелени той
Все деревья сгибают колени.
Как поют эти птицы вокруг,
Поправляют свое оперенье,
Все забыв, остановишься вдруг,
Различая мотивы их пенья.
Так живут эти звери и те,
И букашки, покрытые лаком,
В бесконечной своей суете
Тоже ищут утехи и лакомств.
Жадно пью и кумыс я, и мед,
И природу, мою обнимаю,
И пословицу я вспоминаю:
«Снова лето, сверкая, придет…».
Перевод с казахского Б. АХМАДУЛИНОЙ.
Муканов С. Из лирики. Перевод с казахского Б. Ахмадулиной // Ленинское знамя.-1990.-20 июня.-2 стр.
И к штыку приравняли перо. «Идет война народная» (Из военных лет Сабита Муканова)
Начало войны застало Арстана, старшего брата, и меня в одном из подмосковных пионерских лагерей. В конце июня мы вернулись в Москву и увидели, как переменилась наша столица в течение нескольких военных дней: всюду чувствовался боевой настрой жителей города, на стенах зданий призывные плакаты, то и дело проходили колонны солдат.
Выехать в Алма-Ату удалось только в начале июля. Военные перемены чувствовались и в Алма-Ате. На улице Фурманова, около нашего дома, целыми днями велось обучение призывников, и мы, мальчишки, очень сожалели, что не можем встать в строй вместе с ними.
Страна готовилась к отпору врагу, и не было, пожалуй, ни одной семьи, которой не коснулась бы война.
До войны из нашего дома ушел в ряды Красной Армии мой двоюродный брат Нуркен Сулейменов. Он служил на пограничной заставе на западной границе нашей Родины. В майском письме Нуркен сообщал, что служба его подходит к концу и чтобы в июле ждали дома. А в письме, отправленном в первый день войны, он писал, что застава вступила в бой. Это было последнее письмо брата.
Солдатом первого призыва оказался воспитанник нашей семьи Елеусиз Шайкенов. Помню, как вечерними часами наши родители, приготовив еду, уходили к казармам в бывшем общежитии педагогического института, встречали молодых солдат, возвращавшихся с учений, и угощали их домашней едой. Мама, вернувшись после короткой встречи с Елеусизом, тихо плакала и причитала:
— Боже мой, совсем молодые эти солдаты! Какую беду несет война людям, каково матерям провожать на смерть своих детей!
Во время одного свидания Елеусиз сказал, что завтра в 6 часов утра их часть уезжает. Проводить его мы не успели. Ребят отправили ночью.
В конце 1941 года от Елеусиза пришло письмо, в котором молодой боец сообщал, что завтра ему идти в бой. Это было его первое и последнее письмо. В бою он погиб.
Не вернулся с фронта и другой воспитанник нашей семьи — Каби Садвакасов.
Нельзя без волнения читать письма фронтовиков, сохранившиеся в архиве Сабита Муканова. Некоторые из них были опубликованы в вышедшем в свет в 1975 году сборнике писем воинов-казахстанцев «Фронтовой привет тебе, Казахстан!».
Вот строки из письма защитников Ленинграда казахским поэтам с обращением к Сабиту Муканову:
«Мы защищаем родину, город Ленина, его великое прошлое. Нанося мощные удары по врагу, мы с каждым днем все больше и больше тесним его от твердынь Ленинграда. Когда мы читаем бойцам вашу «Балладу о вечном городе» и разъясняем ее политическую суть, сердца наполняются верой в победу, новой решимостью беспощадно бить врага».
О воспитательной роли произведений С. Муканова говорит письмо лейтенанта Ш. Байгужина в редакцию журнала, в котором он просит прислать на фронт роман Сабита Муканова «Загадочное знамя».
К С. Муканову обращается зенитчик-артиллерист О. Асылбаев:
«Уважаемый Саке! Салем вам от младшего брата Орынбая с Западного фронта. Салем также вашей семье. Я люблю вас больше, чем родного брата. Именно вы озарили мои чувства солнечными лучами. Я принадлежу к тем, кто прочитал все ваши произведения. Вы познакомили меня с людьми, которых я раньше не знал и о которых даже не слышал !… — Далее артиллерист описывает бои на Западном фронте, говорит о героизме солдат и заключает: — Саке! Если надо, я отдам жизнь за свободу родного народа».
Письма шли к писателю со всех фронтов, он отвечал фронтовым братьям.
«…наш алмаатинец получил письмо от казахского писателя Сабита Муканова. И все с радостью говорили об этом», — сообщал в своем письме жене писатель-фронтовик Макеев.
Из всех приемных сыновей моих родителей, ушедших на фронт, домой вернулся только один, Малик Габдуллин, удостоенный высокого звания Героя Советского Союза, многих боевых наград. Его подвиги Б.Полевой в своем очерке на страницах «Правды» сравнивал с рождением героического эпоса.
В архиве Сабита Муканова сохранились воспоминания о Малике Габдуллине, вышедшие отдельной брошюрой на казахском языке после кончины писателя. Эти воспоминания дают представление о формировании личности героя. Вот некоторые сведения из них.
Впервые Сабит Муканов встретился с Маликом Габдуллиным летом 1930 года, когда по поручению Акмолинского губкома партии приехал в село Боровое Кокчетзвского уезда по делам коллективизации. Писатель хорошо описал эти места. В 1921 году он работал здесь председателем ревкома Кокчетавской волости. В доме боевого друга тех памятных лет он и остановился.
Утром хозяйка дома сказала уполномоченному губкома, что его спрашивает какой-то мальчик. Вошел пионер лет четырнадцати. Он представился — Малик Габдуллин, вожатый пионерского отряда. От имени пионерской дружины школы крестьянской молодежи он просил писателя провести литературный вечер.
Встреча прошла интересно, Сабит Муканов познакомился с ребятами. Особенно понравился хорошо развитый, начитанный школьник Малик. «Я полюбил его как сына, как младшего брата», — вспоминает Сабит Муканов.
Выполнив поручение губкома партии, Сабит Муканов забрал с собой Малика, к тому времени закончившего семилетку.
…В 1939 году Габдуллин был призван в ряды Красной Армии. После завершения службы в конце 1940 года он был назначен заведующим отделом в институте литературы Казахского филиала Академии наук СССР и готовился к защите диссертации.
Наступил июнь 1941 года, война… Занятый работой в военкомате, Малик стал заходить реже, и в один из дней, 27 июля, побыв в нашей семье, отправился в расположение формировавшейся дивизии генерала Панфилова. 18 августа он попрощался с нами перед отправкой на фронт.
— Хоть не родился в этом доме, — сказал Малик, — но он мне стал кровным. Перед грозной дальней дорогой пришел поесть хлеб-соль родного дома и получить ваше родительское благословение.
Уходя на фронт, Малик взял со стола горсть курта — сушеного творога и, как впоследствии писал с фронта, разделил его кусочки между бойцами на Бородинском поле, где его часть приняла первый бой.
Удостоенный высокого звания Героя Советского Союза, М. Габдуллин приехал на побывку с фронта 16 августа 1943 года. Около Дома правительства — здесь ныне главный корпус Казахского государственного университета — собрались наши близкие и знакомые, партийные и советские работники. Подали машины, и встречающие направились в аэропорт. Самолет уже прилетел, и Малик с семьей находился в здании аэропорта. Встречающие крепко обнимали героя.
В те дни «Казахстанская правда» в корреспонденции о встрече героя писала:
«Малика Габдуллина крепко, по-отечески обнимал его названый отец писатель Сабит Муканов».
Машины направились в дом отдыха, где в радостной обстановке прошел банкет, устроенный правительством республики в честь героя.
Предполагалось, что Малик остановится на даче, находящейся рядом с домом отдыха. Однако он отклонил это предложение, сказав:
— Мой воспитатель-отец Саке. Уходя на фронт, я получил его благословение. Вернувшись с фронта целым и невредимым, считаю долгом побыть в этом доме.
Малик пробыл в Алма-Ате целую неделю, из нее четыре дня — в нашем доме. Мы редко видели его, боевой солдат часто выступал на собраниях, встречался с тружениками тыла. Везде его встречали с радостью. Помню многотысячный митинг в парке имени 28 гвардейцев-панфиловцев, где Малик рассказывал о своих боевых товарищах, о подвигах солдат.
В канун отъезда Малика на фронт за столом собрались его семья и наша. Было уже за полночь, но спать никто, кроме дошкольников, не ложился. Малик горячо, по-братски обнял нас, детей, весело сказал одну из своих прибауток, и мы расстались. Старшие поехали его провожать…
В начале 1944 года Сабит Муканов по вызову редакции «Правды» выехал в Москву. Его в качестве корреспондента газеты направляли в части Второго Прибалтийского фронта, сроком с 22 марта по 8 мая 1944 года.
Судя по первой записи во фронтовой тетради, Сабит Муканов прибыл в расположение сотой бригады, занимавшей позиции у деревни Леоново Невельского района Калининской области, 30 марта 1944 года.
В своих мемуарах «Годы суровых испытаний 1941-1944» генерал армии К.Н. Галицкий рассказывает о славном пути Третьей ударной армии во время пребывания его на посту командующего и среди других отмечает героические подвиги казахстанских воинов. Отдельные страницы воспоминаний командарма посвящены военному таланту майора Бауржана Момышулы — командира 19 гвардейского стрелкового полка Панфиловской дивизии, бывшей в составе второго гвардейского стрелкового корпуса генерала И.М. Чистякова.
К.Н. Галицкий отмечает мужество и мастерство снайперов Ибрагима Сулейменова и Ахмета Джумагулова, героические подвиги сотой стрелковой бригады, в составе которой было много казахов — рядовых и офицеров, в которой заместителем по политчасти был подполковник С. Баишев, ныне один из крупнейших ученых, академик Казахской ССР. Особо отмечает генерал К.Н. Галицкий на страницах своих мемуаров бессмертный подвиг Маншук Маметовой.
Сабита Муканова интересовали подвиги казахстанцев, и он прибыл в штаб генерала Галицкого, осуществляющего руководство вошедшей в историю войны Невельской операцией. В архиве писателя сохранилась увесистая папка фронтовых записей, фотографий, военных карт, листовок и т.д., по которым можно судить о времени, о людях той поры.
В штабе армии Сабит Муканов беседовал с командующим генерал-майором К.Н. Галицким и его адъютантом В.И. Кочергиным. Писатель рассказал генералу о Малике Габдуллине и просил устроить встречу с ним, на что получил согласие.
Страницы фронтовой тетради писателя содержат интересные сведения, записанные во время бесед, о боевом пути Третьей ударной армии, о ее командующем, бойцах и командирах,
В штабе армии Сабит Муканов встретил майора А. Закарина, ныне профессора КазГУ. Земляки по-братски обнялись. Майор много рассказывал писателю о фронтовой жизни, особенно о подвиге Маншук Маметовой.
После беседы они выехали в город Невель и побывали на братской могиле, в которой похоронены Маншук Маметова и другие воины, павшие в боях за освобождение города.
Во фронтовой папке Сабита Муканова хранится постановление исполнительного комитета Невельского городского Совета депутатов трудящихся за номером один от 3 ноября 1943 года. В нем говорится:
«В боях за социалистическую Родину, за освобождение старейшего русского города Невеля от ига немецко-фашистских захватчиков, проявив героизм и отвагу, до конца выполнив долг перед Родиной, смертью героев пали славные сыны и дочери советского народа.
Для увековечения памяти славных героев переименовать в их честь:
…улицу Приамурскую — в улицу пулеметчицы-казашки Маншук Маметовой».
Бессмертный подвиг Маншук Маметовой был достойно отмечен Президиумом Верховного Совета СССР — ей первой среди женщин Востока было присвоено звание Героя Советского Союза.
…Радостной была встреча Сабита Муканова и Малика Габдуллина. Имея боевой опыт, Малик Габдуллин как мог охранял отца от снайперских пуль. Тем более что генерал Галицкий наказал Габдуллину умерить боевой пыл писателя. Такое запрещение для писателей было введено генералом после гибели известного советского писателя В.П. Ставского на переднем крае обороны. Владимира Петровича Ставского, автора «Разбега», отец знал хорошо и очень сожалел о его гибели.
Оберегая отца, Малик все же однажды повел его на высоту 64 у села Плеханова, недавно освобожденную от фашистов. В тетради есть запись допроса офицера немецкой армии, участника военных кампаний во Франции и Польше, плененного в боях за эту самую высоту.
Но основным собеседником тех фронтовых дней был Малик Габдуллин, много поведавший писателю о боевых товарищах, о своем участии в различных сражениях.
Когда смотришь на карту-схему дислокации советских и немецких войск во время одного боя, сделанную рукой гвардии майора Габдуллина, то зримо представляешь себе, каким жарким и ожесточенным был этот бой. Эта схема как реликвия военных лет, как отражение бессмертного подвига советских солдат, среди которых был Малик Габдуллин, хранится в архиве Сабита Муканова.
В архиве писателя — записи бесед с Маликом Габдуллиным и другие материалы, связанные с ним. Интересна фотография, сделанная 4 апреля 1944 года в деревне Игнатово Невельского района, на которой запечатлены Сабит Муканов и три офицера-казаха. В недавно опубликованной книге московских ученых В.М. Савельева и В.П. Саввина «Советская интеллигенция в Великой Отечественной войне» приводится подобный же снимок, под которым указана фамилия лишь одного писателя. Архив Сабита Муканова помог восстановить фамилии и трех офицеров — это были Малик Габдуллин, Хаким Бегишев и Конкарбай Махамбетов.
В той же фронтовой тетради имеются сведения о сто первой отдельной стрелковой бригаде. Здесь писатель и встретил своего земляка, кадрового офицера X. Бегишева — одного из героев будущей трилогии «Школа жизни», ныне работающего директором Дома-музея Сабита Муканова. Записи бесед с X. Бегишевым содержат много интересных сведений о боевых делах воинов стрелковой бригады.
На совещании в штабе командующего фронтом генерала И.Х. Баграмяна, на котором присутствовал Сабит Муканов, произошла еще одна интересная встреча, о которой он записал в тетради подробно.
В облике одного из присутствовавших здесь было что-то знакомое писателю. Однако он никак не мог припомнить, кто бы это мог быть.
«Может быть, это человек из двадцатых годов?» — пронеслась мысль.
После совещания Сабит Муканов поздоровался с полковником, и они узнали друг друга.
Сергей Александрович Князьков и Сабит Муканов в грозном 1921 году, в период подавления кулацкого мятежа в Северном Казахстане, были в одном отряде частей особого назначения (ЧОН). Друзья боевой юности обнялись крепко, по-братски. К сожалению, долго беседовать им не пришлось, фронтовые дела звали полковника, но эта встреча навсегда осталась в памяти писателя, и он часто вспоминал о ней.
…Собранные материалы и фронтовые впечатления подсказали писателю необходимость создания романа о войне, в котором через образы Малика Габдуллина и его боевых товарищей он хотел отобразить героический подвиг советского народа. И С. Муканов начинает работать над романом «Восхождение» («Орлеу»).
Однако ждали его и другие дела. В казахской литературе первых послевоенных лет не был достаточно полно отражен подвиг тружеников тыла в годы Великой Отечественной войны. Сабит Муканов, всегда шагавший в ногу со временем, оставил незавершенным задуманный роман и целиком отдался работе над темой о трудовом подвиге казахстанцев в годы войны. Роман «Сыр-Дарья» получил высокую оценку А. Фадеева.
В последующие годы Сабит Муканов, занятый осуществлением других тем, так и не смог вернуться к рукописи «Восхождение». И только через несколько дней после похорон Малика Габдуллина (в начале 1973 года) я застал отца листающим страницы этой рукописи.
— Дорогой мой Малик, — говорил он, — смогу ли я закончить этот роман как должную память о тебе? Как много планов наваливается на старческую голову! Если хватит сил, обязательно вернусь к этой рукописи. А пока напишу воспоминания.
Воспоминания о Малике Габдуллине были написаны и опубликованы. Завершить же роман «Восхождение» не удалось, писатель ненамного пережил своего приемного сына.
Марат МУКАНОВ,
сын писателя
Муканов М. И к штыку приравняли перо. «Идет война народная» (Из военных лет Сабита Муканова) // Северный Казахстан.- 2005.- 6 мая.-7 с.
