Школа жизни Сабита Муканова

  Он пришел в жизнь весной и ушел из нее тоже весной (22 апреля 1900 -18 апреля 1973 гг.). Так сложилось, что один из основоположников казахской литературы XX века, выпускник Московского института Красной профессуры, Сабит Муканов учился грамоте у аульного муллы. Будучи смышленым с детства, он рано стал сочинять стихи. Аульчане полюбили юного акына и поощряли его желание участвовать в айтысах. Круглый сирота, он рано научился зарабатывать себе на хлеб.

 Революции, Гражданская война, отряд частей особого назначения (на одном из особняков в Петропавловске установлена мемориальная доска, согласно которой именно здесь располагался штаб ЧОН и служил молодой Сабит), учеба на рабфаке в Омске, Институте языкознания в Москве — все это было в жизни будущего писателя.

  Вернувшись на родину, в Петропавловске Сабит Муканов работает ответственным секретарем газеты «Бостандқ туы», позже заведует отделом газеты «Еңбекші қазақ».

  Годы учебы в Москве дали молодому казахскому пареньку незабываемые встречи с писателем М. Горьким, просвещенцем А. Луначарским, востоковедом В. Бартольдом. Позже лекции и новые знания пригодятся С. Муканову в должности редактора газеты «Қазақ әдебиеті, председателя правления Союза писателей Казахстана и профессора КазПИ.

  В Алматы прошла большая часть его жизни, насыщенной событиями, встречами, обретениями и потерями. Литературное творчество Сабита Муканова представлено в жанрах рассказа, повести, романа. В 1931 году выходит первый роман автора «Заблудшие» («Адасқандар») — первый социально-политический роман на казахском языке. Произведение пережило второе издание (1959 г.) под другим названием «Светлая любовь». В 1938 году издан второй роман писателя «Загадочное знамя» («Жұмбак жалау»), в котором освещена судьба женщины Востока. И этот роман пережил новое издание под названием «Ботагөз».

  Однако вершиной мастерства писателя окажется трилогия «Школа жизни» (1930 — 1960 гг.), написанная по совету М. Горького. Трилогия посвящена становлению личности писателя, автобиографична, с позиций сегодняшнего дня отражает перипетии жизни казахского народа на протяжении XX века.

  Итогом долгих лет кропотливых изысканий станет роман «Промелькнувший метеор» о Шокане Уалиханове. Первому казахскому ученому-историку, этнографу посвящены драмы «Шокан Уалиханов» (1953) и «Дочь Кашгарии» (1958). И это не случайно: сам Сабит Муканов был знатоком казахских традиций и обычаев, сумел привить это качество сыну Марату, известному этнографу, доктору наук, к сожалению, рано ушедшему из жизни.

  Множество статей написаны С. Мукановым по истории и развитию казахской литературы, исследования практически непрерывны: в годы Великой Отечественной войны, послевоенные, целинные годы «лаборатория» писателя пополняется новыми образами, ширятся замыслы. Единым остается кредо мастера: правда жизни, какой бы горькой она ни была. Он был верен взятому направлению, много сил отдавал общению с молодыми дарованиями, но ни на минуту не забывал родной Шубарколь, родину на севере Казахстана.

  Благодаря его связям и дружественным отношениям многие люди, имевшие тяготение к творчеству, получали из его рук путевку в жизнь. Круг его друзей охватывал практически всех представителей народностей Союза. Охотно и со знанием человеческой психологии он исполнял обязанности народного депутата. Был замечательным мужем и заботливым отцом.

  На родине писателя-классика казахской прозы XX столетия широко праздновали его 100-летие (2000 г.) Сабит Муканов — Почетный гражданин города Петропавловска, его имя носят Северо-Казахстанская областная универсальная научная библиотека, областной Казахский музыкально-драматический театр, одна из улиц и средняя школа Петропавловска. Бюст писателя установлен у входа в библиотеку, словно приглашая войти в храм книги. В здании действует мемориальная комната С. Муканова. В ауле Сабит Жамбылского района Северо-Казахстанской области функционирует мемориальный музей, здесь также установлен бюст писателя-земляка.

  Каждую весну возвращается в свой край белых берез крепкого вида, добродушный и щедрый, сердечный и мудрый Сабит-ага. Бережно чтут его творческое наследие земляки. В этот день проводятся конференции, встречи с читательской аудиторией, презентации новых пьес, сочинений молодых дарований, выставки книг.

Гюльнар МУКА НОВА, кандидат исторических наук, доцент.

______________________________________________________________

Муканова Г. Школа жизни Сабита Муканова /  Г. Муканова // Проспект СК. – 1 мая.-С. 8 2009

Шухов Илья Иванович Сабит Муканов — Иван Иухов дороги, годы, книги… : Воспоминания

  Отец и Сабит Муканов… Смотрю на старую, начала пятидесятых годов, фотографию, запечатлевшую их обоих за дружеским столом в Пресновке, в саду отцовской усадьбы, и вспоминается давнее-давнее.

…Было мне лет тринадцать. Однажды летним днем в Пресновку въехала синего цвета «Победа». Она еще пылила из противоположного края по немощеным станичным улицам, а звонкий ребячий узункулак разнес эту новость во все концы. Отец знал, что должен был прибыть Сабит Муканов, предпринявший тем летом дальнее путешествие на родину из Алма-Аты через весь Казахстан на собственном автомобиле. Мы вышли за ограду встречать гостей, и вскоре они подъехали. За рулем сидел знакомый нам приветливый, обаятельный мукановский шофер Турсун. А пассажиров было трое: Сабит Муканович и его сыновья — средний Марат и младший, мой ровесник, Ботажан, которого мы, вслед за Иваном Петровичем, сразу же стали называть ласково — Букашкой.

  Муканов с отцом дружески обнялись, расцеловались. Веселый, оживленный, с нетерпением ожидающий встречи с земляками, гость тут же сговорил отца, не мешкая, ехать вместе с ним. И спустя какие-нибудь два часа мы уже двигались кортежем из двух машин (у отца тоже была новокупленная «Победа») к родному мукановскому аулу.

  Помню: справа — березовый лесок, слева – небольшое продолговатое озерко, а прямо вдоль дороги — два ряда не слишком примечательных, приземистых строений. Проследовав этой единственной пустынной улички, остановились в конце ее у дома с деревянной крышей, с закрытыми наглухо выцветшими на солнце ставнями. Здесь жил родной брат Муканова. Он и показался на пороге — худощавый, скромный, улыбающийся.

  И все в доме сразу же пришло в движение. У крыльца появились женщины с кумганами и полотенцами, и путниц с удовольствием принялись умываться с дороги.

  Мы провели в ауле несколько дней, сполна ознакомившись с традиционными обычаями казахского гостеприимства. Сабита Муканова и отца везде встречали с большим почетом, усаживали на торе — месте для особо уважаемых гостей…

  Их, двух писателей-земляков, связывали общие литературные дела и интересы. Плодом творческого содружества были переведенные отцом на русский язык две полномасштабные мукановские книги — «Ботагоз» и «Мои мектебы». Остались и их статьи, посвященные творчеству друг друга…

  Позднее, в своей автобиографической повести «Отмерцавшие марева» отец опишет запавшие в память на всю жизнь события деревенского детства — поездку с родителями из Пресновки в провинциальный город Кокчетав и свою первую встречу в гостеприимном придорожном ауле белобородого аксакала Торсана со сверстниками, будущими известными казахскими писателями Габитом Мусреповым и Сабитом Мукановым.

  Сколько теплоты, мягкого юмора в этом описании первого знакомства пресновских ребятишек — его Вани, и друзей, спутников в той поездке, Пашки и Троньки. с аульными ровесниками.

  « — Здравья желаю! — рявкнул — как урядник перед строем — Пашка…

  Но в ответ на такое парадное Пашкино приветствие увалень с оторванным по локоть рукавом вдруг разом сразил всех нас троих начисто — бойко и весело выматерившись по-русски!

  Пашка — как равно и мы с Тронькой — на секунду оторопел, опешил. Но за словом в карман не полез. В долгу не остался. Он хоть там через пятое на десятое, а по-ихнему толмачил. И потому тут же, с ходу понужнул задиру — и тоже с самой верхней полки — на родном наречии этих невинных детей степи…

  Итак — мы были квиты!..

 Вдруг Пашка, нацелив перст на толстяка, спросил его по-казахски — на сей раз уже иным, доверительным, миролюбивым тоном:

 -Сенин атын ким? Короче, как тебя зовут, если спросить по-русски?

 -Мен — Сабит! — ткнув себя в грудь пальцем, живо отозвался тот. И тут же, кивнув на дружка в бархатных шароваришках, назвал и его имя: — Ол — Габит!

 — Жаксы! Хорошо вас зовут. Складно. Сабит- Габит!.. — похвалил их Пашка. — А меня, это значит я — Павел! Пашка! Белесын ба? Поняли у меня, где середка, где половинка?

  Тут Пашка рассмеялся, миролюбиво обнажив свои иссиня-белые, как рафинад, цыганские зубы, и с хитрецой подмигнул тоже повеселевшим, заулыбавшимся казахским мальчишкам…»

  Позже судьба близко свела их — отца и казахских писателей-земляков, они дружили и сохранили верность этой дружбе (кое-какие литературно-эстетические разногласия — не в счет) до конца своих дней.

  Свидетельств тому — множество. Вот одно из них -фрагмент воспоминаний поэта Халижана Бекхожина: «Кажется, весной 1936 года Иван Петрович Шухов был приглашен в КазПИ на встречу со студентами. Шухов пришел вместе с Сабитом Мукановым. Сабит Муканович, еще не дойдя до стола президиума, куда их пригласили как почетных гостей, тут же заговорил скороговоркой:

  -Думали, я своего земляка Ивана Петровича вам прямо из Пресновки привез? Нет, мои дорогие, выхватил я его из Дома отдыха, что находится чуть ли не на вершинах Алатау. Степняк-степняк, а он там не только красотами гор любуется, но и многими другими… Но, впрочем, все это шучу, шучу, ребята…

  Мы радостно и беззаботно смеялись любой шутке писателя таким милым, обаятельным и непринужденным он был. Он не боялся перехвалить своего сравнительно молодого собрата, говорил о нем ярко, образно, искренне и от души.

  Рассуждали не только о серьезном. И когда Сабит Муканович, заливисто смеясь, с явным розыгрышем о чем-то спросил Шухова, а тот бойко и так же остро ответил ему, все откровенно и раскатисто расхохотались. Так, на шутливой волне они и закончили памятную мне встречу:

  -Слушай. Иван ты ведь в романе очень хорошо показал русского кулака. Вот так же правдиво и ярко описал бы казахского бая, а? Или тебе ближе русский кулак?! А-ха-ха!

  Иван Петрович с легкой, почти незаметной улыбкой ответил:

  -Э, Сабит русский кулак мне действительно известнее, повидал я их немало…

  И эти шутки эти иронические вопросы говорили нам яснее ясного о том, что это два замечательных писателя, два друга которые делают одно большое и важное дело и которые так просты и непритязательны…»

  Впрочем, жизнь сложна, и отношения Сабита Муканова и отца были далеки от благостности. Порою они высказывали друг другу довольно нелицеприятные вещи, касающиеся литературной работы. Так, в середине пятидесятых годов Муканов, незадолго до этого высоко отозвавшийся о творчестве собрата по перу в предисловии к отцовскому «Избранному», резко критично оценил его очерк из сборника «Покорители целины» выпущенного московским издательством «Молодая гвардия».

  «В очерке описывается новый совхоз «Джамбул». Этот совхоз находится в том районе, где живет И. Шухов, — в Пресновском районе Северо-Казахстанской области. Совхоз организован на базе бывшего казахского колхоза «Джамбул», в котором имеется около 250 казахских дворов.

  После преобразования в совхоз к ним на помощь из других мест приехали механизаторы. Но у бывшего колхоза были и свои механизаторы. Они работали рука об руку. У Шухова же в очерке, посвященном жизни этого совхоза, нет ни единого слова о казахах, что я считаю неправильным», — писал Муканов в статье «О жизни на целине», которая была опубликована в сборнике «Жизнь колхозной деревни и литература» (Москва, «Советский писатель», 1956).

  О взаимоотношениях двух писателей дает отчетливое представление и их — пусть не очень активная -многолетняя переписка. Часть ее — письма Ивана Шухова — была ранее помещена в его пятитомном Собрании сочинений. Письма Муканова Шухову, а также некоторые другие архивные документы предлагаются вниманию читателей впервые. Орфография и пунктуация оригиналов сохранены.

Сабит Муканов — Ивану Шухов

«19-ІІІ-1943 г

Дорогой Иван!

 Ты совершенно забыл нас, ничего не пишешь не держишь никакой связи. Не приехал также на пленум ССП, вопреки неоднократным телеграммам. Между тем пленум прошел очень интересно. Внимание руководителей было исключительное, обсуждение вопросов было деловое, и были приняты меры к улучшению разваленной, как тебе известно, работы союза. Во главе союза ставили меня. Было — отказался настаивали. Что же поделать: пришлось подчиниться. Своя же литература!

  Ты, Ваня обособился от нашей организации, и отчасти был прав. Тажибаев по присущей ему невнимательности не мог итти навстречу тебя, не мог втянуть тебя в наше общее дело. За такое поведение Тажибаев получил должное на пленуме.

  Теперь, по-моему, ты должен забыть свою обиду и помогать нашему союзу в его дальнейшей работе. Ведь, ты черт тебя побери, полнокровный казахстанец, а не какой-нибудь пришелец!

  Мне передавали, что ты пишешь роман «Дорога на запад». Поздравляю и желаю успеха. Я знаю, что одной ногой ты стоишь в Москве и легко можешь устроить свой роман там. Но не забудь и Алма-Ату, которая ни в чем не повинна перед тобой. Если получится хороший роман и ты его к нам пришлешь, мы для него найдем бумаги.

  За время войны я, почему-то, сделался драматургию и имею кое-какие, как это не удивительно, успехи. Моя пьеса «Песня победы» и либретто для оперы «Гвардия алга» не плохо воспринимаются с зрителями. В данное время пишу пьесу «Сыр-Дарья» — на тему тыла. Пленум обязал писателей позаботиться о прозе. До войны я закончил первую книгу романа «Эсиль», которого ты знаешь. Он застрял в типографии. Я пока не думаю его тревожить, думаю написать роман на тему военных дней. Практически работа союза будет, конечно, мешать, но ты знаешь меня, что я иногда способен работать как бык.

  Особенных новостей в Алма-Ате нет. Приехали в начале войны много писателей и многие из них успели уехать, не оставив после себя следов. Продолжает жить Сергеев-Ценский. Зощенко (хороший человек он), и несколько писателей из иудейских племен. Вашего Богданова взяли секретарем ССПК. Молодой он, но свой. Научим. Много народу из писателей на фронте, за исключением Ауэзова, Мусрепова, Токмагамбетова, Тажибаева подавно не берут в армию. Паша. Митя, Леонид — на фронте. Пишут. Здравствуют.

  Ваня! Ты брось ирунду. Мы с тобой друзья. Если иногда деремся, то это похоже на детские драки, не оставляющие следа. Очень тоскую о родной земле. Жду письмо. Привет всем, кто меня знает (…).

Твой Сабит.

Алма-Ата.

Артиллерийская. 35 Муканов С.»

 

Иван Шухов — Сабиту Муканову

«Ст Пресновская

31 марта. 43 г

Обнимаю тебя, Сабит!

  Сначала обниму, а затем начну крыть тебя по матушке. У меня это тоже иногда выходит не хуже, чем у тебя!

  Почему ты не изволил сдержать своего слова, данного мне по телефону из Пресногорьковки? Завершив свое турнэ по родным степям и скушав полтабуна баранов, ты прибыл в столицу, прибавился в весе и тотчас же забыл о нашей договоренности. Кроме шуток, я возмущен тем, что алма-атинские деятели литературы продолжают издевательски относиться ко мне. В чем дело? Почему очерки, посланные в КазОГИЗ год тому назад, не только до сей поры не увидели света в республиканской прессе, но я не получил даже на мои запросы никакого ответа. Между тем часть этих очерков была опубликована через Совинформбюро в США и Англии.

 Сейчас посылаю вам небольшую повесть полуочеркового характера, которая получила очень высокую оценку т. Заславского, приславшего мне письмо. и печатается в жур. «Октябрь», во второй или третьей книжке. Кроме того эта же вещь выходит отдельным изданием в библиотеке «Огонек». Думаю, что найдется бумага для моей рукописи и в нашей республиканской столице!

 Надеюсь, что ты, как наместник и Верховный главнокомандующий воинами Советской литературы Казахстана, примешь все меры к тому, чтобы сия рукопись на худой конец не потерялась в утеевских катакомбах.

  Пишу роман. Угрожаю вызовом всем твоим подчиненным и не подвластным даже тебе литераторам. Работаю сейчас много и напряженно. Закончить роман рассчитываю в средине лета, примерно, к августу. По этой причине не мог поехать и на пленум. Приеду с романом. Это будет веселее и толковее

Жду твоего письма.

Привет семье.

Напиши о пленуме, о литературной жизни.

Твой И.Шухов.

А-Ата »

Иван Шухов — Сабиту Муканову

«Дорогой Сабит!

  Давно не писал тебе. Но и ты, как правило, безмолвствуешь месяцами. В конце августа прошел в наших степях хабар о твоем приезде. Говорят, целое стадо баранов уже оплакивало свои легкомысленные головы, уготованных твоими многочисленными поклонниками и почитателями на бешбармак. И я, грешным делом, предвкушал неповторимый аромат чудесной, по-степному приготовленной баранины, которой мы бывало насыщались с тобой под крышами гостеприимных юрт…

  Без меня — я был в П-Павловске — твой сын звонил даже ко мне домой и сказал моей жене о твоем предстоящем приезде. Жалко, что ты на сей раз изменил себе и не посетил родных мест. Жалею, что не повидался и с твоим сыном. Он почему-то не зашел ко мне.

  Я все лето занят был окончанием строительства моего дома. Это мне стоило огромного напряжения. Но дом я, наконец, достроил, и к октябрьским праздникам переселился в свою уединенную усадьбу. У меня теперь довольно просторно, тепло, светло и, кажется, уютно. Словом, теперь есть все условия для большой работы. И вот я, после длительного летнего перерыва, снова засел за окончание моего романа. Ежели ничто не помешает, то в средине зимы я, видимо, привезу рукопись в Алма-Ата. Не сердитесь   там на меня за мою медлительность. Сам знаешь, как трудно и небыстро я работаю. А эту вещь хочется сделать во весь голос, дарованный мне богом.

 Как вы там живете? Выбери свободную минутку и напиши мне о себе, о своей работе, о семье, о литераторах столицы. О вашей литературной жизни я могу судить только по редким и скупым извещениям, печатающимся время от времени в «Каз. правде».

  А что слышно с моими ПИСЬМАМИ и переизданием «Родины»? Тов. Абдыкалыков — я с ним виделся в Пресновке — пообещал мне внести ясность в эти мои сложные взаимоотношения с Ахметом Утеевым. Не узнаешь ли ты кстати у т. Нефедова, по каким причинам не публикует он взятой у меня главы? Попутно поклонись ему и передай, что я жду по крайней мере какого-нибудь ответа.

  Скосырев мне телеграфирует, что о моем снабжении дано телеграфное указание Казнаркомторгу. Очень прошу тебя Сабит, позвони наркому и договорись с ним на сей счет. Тебя же я жду к себе на новоселье. Для тебя у меня найдется комната, в которой не только можно угощаться, скажем, бараниной, но и работать

  Привет всем товарищам — Богданову, Альджапару, Гайше. Мухтару, Аскару, Тарловскому и всем, всем собратьям по перу.

  Я был обижен, что вы не поставили моей подписи в приветствии Сергееву-Ценскому, которого я всегда глубоко любил, ценил и у которого учусь мастерству и чудовищной работоспособности. Зачем же обходить меня в таких документах?

Ну будь здоров.

Пиши.

Крепко обнимаю тебя, Сабит.

Твой И. Шухов.

14 ноября. 43 г.

Ст. Пресновская.

Р. S. А что слышно о наших фронтовиках — Мите Снегине и Павле? Я давно не получал от них писем.

И.Ш.»

Сабит Муканов — Ивану Шухову

«Иван!

  Оставляю рассказ. Он. по-моему мне удался. На машинке он будет страниц -12. Великоватый для подвала. Но материал такой Его иначе нельзя делать. Не возражаю против уплотнения, но возражаю против сокращения. Здесь нечего сокращать. Посмотри. Надеюсь, что при отделке его ты не делаешь ущерб в его содержание.

  Если успеешь прочитать до вечера, от 7 до 8 часов позвони ко мне. Позвони даже, если не прочтешь. Надо же попрощаться.

  Желаю тебе успехов не только в московских б… а в творческой работе.

Твой — Сабит.

24-IV-44 г.»

Иван Шухов

  «Я знаю, как читаются книги Сабита в степных аулах родного нам обоим с ним Северного Казахстана. Я видел мукановские стихи и романы в руках у солдат-казахов на фронте под легендарным и героическим Ленинградом в суровые и грозные дни первой блокадной зимы. Сабита читали в блиндажах и землянках весной сорок четвертого года под Нарвой. И что может быть дороже и выше для писателя этакой читательской награды и похвалы!

  Конечно, не все и далеко не все из написанного за 25 лет Сабитом Мукановым художественно полновесно и полноценно. Об этом не грех будет напомнить писателю даже и в дни знаменательного его юбилея. А к слову не грех будет вспомнить, нашему брату-литератору, и гениального русского писателя Антона Павловича Чехова, который утверждал, что писать могут и подмастерья, а вычеркивать — мастера.

  Двадцатипятилетие своей плодотворной литературной деятельности встречает Сабит Муканов в расцвете творческих сил и таланта. Сейчас он со свойственным ему увлечением работает над новым большим романом о герое Великой Отечественной войны. Остается пожелать юбиляру, чтобы в дальнейшей его работе над новыми произведениями он почаще вспоминал золотые чеховские слова!»

  «Сабит Муканов. К 25-летию литературной деятельности».

(«Казахстанская правда». 1946. 27 января)

 

Иван Шухов — Сабиту Муканову

 «Сабит!

 Вот краткие библиографические данные о «Ненависти».

  Роман, написанный в 1932 г., выдержал 14 изданий, из них 2 массовых, с общим тиражем в 1 миллион экземпляров. Кроме того роман был переведен на французский, немецкий, чехословацкий, испанский языки и на некоторые языки братских республик -украинский, белорусский, казахский. Роман в свое время получил высокую оценку во всей нашей партийной и советской печати. Общеизвестно положительное публичное высказывание об этом романе А. М. Горького, относившего этот роман к значительным произведениям советской литературы о колхозной деревне.

  В Публичной библиотеке имеется довольно обширная библиография обо мне и, в частности, о «Ненависти». Если тебе понадобится что-нибудь из библиографических материалов, в библиотеке подберут — об этом я там договорился. Но мне думается, что нужды в этих материалах большой для тебя нет.

  Что касается некоторых биографических сведений обо мне, то коротко могу сообщить следующее. Родился в 1906 г. Детство и юность провел в известной тебе, благословенной ст. Пресновской. Воспитывался и рос под одним с тобой небом и почти в одинаковых с тобой социальных условиях. В детстве много ездил с отцом по окрестной казахской степи, и горький дым аульных костров навсегда стал дорог и мил моему сердцу. Как ты с полным основанием можешь сказать, что рос и воспитывался наполовину в казахской, наполовину в русской среде, так и я могу сказать о себе, что детство мое прошло в степной стороне, среди русских казаков и среди казахов. И это не могло не сказаться в дальнейшем на всем моем творчестве. источником которого является моя глубокая и чистая любовь к родному мне краю и его народу.

  Вот все, что я могу сказать о себе. Ты достаточно хорошо знаешь меня. И если у тебя найдутся слова обо мне и о моей книжке, буду горячо благодарен тебе за них. Мне приятно будет видеть в книге твое предисловье, ибо я всегда видел и вижу в тебе не только самого большого писателя в казахской литературе, но и самого близкого, верного и надежного своего друга.

Твой Ванька.

А-Ата 30.12 47

Р. S. Посылаю тебе журнал, в котором опубликованы мои воспоминания об А. М. Горьким и письма А. М. комне.

И. Ш.»

Сабит Муканов

 «Редактору «Сибирских огней»

тов. Кожевникову.

 Дорогой Савва!

  Я уверен, что Вы, конечно, знаете, что на свете живет писатель Сабит Муканов, но наверняка не знаете, что он истинный сибиряк: уроженец Петропавловского (казахстанского) уезда, его аул живет в соседстве со станицей Пресновкой «атамана» Ивана Шухова, поэтому в большинстве из своих произведений показывает жизнь Северного Казахстана, связывая ее с жизнью Западной Сибири.

  Он — Муканов за последние годы работает над автобиографическим романом «Мои мектебы» («Мои школы»), Роман пишется в двух книгах, первая из которых вышла на казахском языке, а на русском языке скоро выйдет в переводе моего земляка Ивана Шухова. Она охватывает жизнь аулов до 1917 года.

  Я уже заканчиваю вторую книгу. В ней я показываю жизнь аулов, деревен и городов (Петропавловск, Омск, Кокчетавск) Северного Казахстана в промежуток времен и 1917-1924 годов. Разумеется, я постараюсь показать дружбу русского и казахского народов, в их единой борьбе с врагами, в строительстве нового общества.

  Тема сугубо сибирская, поэтому я решил эту часть книги предложить «Сибирским огням».

  На днях в «Лит. газете» я читал Вашу статью о том, что журнал думает печатать в 1951 году. Из статьи видно, что с местом в этом году туго. Тем не менее я не отказался от своего намерения.

  Объем второй книги около 30 печатных листов. И она переводится Иваном Шуховым и будет закончена к весне — апрелю.

  Прошу ответить: будет ли у вас возможность печатать этот роман летом 1951 года или нет?

С тов. прив

15-1-1951 г »

Сабит Муканов — Ивану Шухову

«Ваня!

  Из всего того, что ты видел перед отъездом (дискуссия о лит. школе и т.д.) я освободился только вчера. Какая досада это! Одновременно получилось и удовольствие. — во многом я победил.

  Теперь уже поздно ехать на север, во-первых, — до сентября еле доедешь, а потом начнется дождь -наш сибирский — и будешь садиться (оставишь машину в ауле). Поэтому я решил ехать вначале в Киргизию (выеду послезавтра), а потом съездить по восточным районам бывшего Семиречья. На все это времени хватит до осени. Думаю, что услышав обо всем этом, бараны севера будут прославлять своих «богов» в том, что они спасли их от съедания.

Скоро ли думаешь вернуться?

Привет всем землякам.

Хорошо бы если ты II часть «Школы жизни» привез в хорошем переводе.

С прив. Сабит.

26-VII-1951 г Алма-Ата».

 

«В Деттиз от Сабита Муканова

  При этом представляя свое произведение «Школа жизни» в переводе И. Шухова, довожу до вашего сведения следующее: тематически оно связано с моей книгой «Мои мектебы», изданной вами, но в сюжетном отношении представляет совершенно новое произведение. Известно, что «Мои мектебы» получило хорошие отзывы у читателей. Эти же доброжелательные читатели в своих письмах ко мне указывали на то, что в книге сгущены материалы и следовало бы их дать в более расширенном объяснении. Когда я переработал «Мои мектебы» с учетом этих замечаний, с привлечением еще многих материалов, получилось заново написанное произведение. Казахский оригинал данного произведения уже выдержал второе издание, на русском еще не опубликовалось. Прошу включить данное произведение в план 1952 года

С. Муканов.

3-ІХ-1951 г.

Адрес Алма-Ата Артиллерийская. 39. кв.4/

Телефон 42-15».

 

Сабит Муканов — Ивану Шухову

«Ваня!

  Сегодня я собираюсь ехать в Алма-Ата. Дела мои хорошие. «Сыр-Дарья» пошла в печать в «Советском писателе» и в «Молодой гвардии». Мнения на книгу «Школы жизни» хорошие. Имеют отдельные замечания, для исправления которых нас пригласят в Москву в феврале предстоящего года. Рукопись II книги в Алма-Ата уже одобрена. Теперь я буду форсировать подстрочник и скоро пришлю тебе. Как говорил по телефону — на «Цикл очерков» я заключил договор с «Новым миром». Также договорились, что перевод будешь делать ты Скоро начну высылать тебе подстрочники Срок сдачи всех очерков -1-ый март. Значит, будем торопиться. Выяснил вопрос о сценарии Ауэзова. Здесь о нем плохого мнения и говорят, что из этого ничего не выйдет. Но, чтобы избавиться от него, здешняя студия дело передала в Алма-Атинскую. Говорят, что пусть автор и переводчик рассчитается с Жумином. Мухтар здесь жаловался, что его хороший материал испортил переводчик. Тебе придется связаться с Жумином. Марата с будущего года переведут в Ленинградский университет.

  Пока все мои новости. Привет всем моим землякам.

Целую. — Сабит.

22-ХІІ-1952 г.

Москва».

Сабит Муканов — Ивану Шухову

«Ваня!

Привет. Еще раз, — с новым годом, с новым счастьем!

Ваня! Я спрашивал и нет никакого слуха о том. что кто-нибудь думает плохо о «Школе жизни». Наоборот, слышу хорошие слова. Печать, очевидно, скоро будет отзываться. Увидим, что скажет

  Мне издательство не дает «авторских», говорит, что «10 экземпляров авторских даем Шухову, Вам дадим только, если он разрешит и сколько экземпляров разрешит». Уступи, пожалуйста, пять экземпляров, об этом черкни в издательство.

  Это, во-первых. Во-вторых, ты из своих пяти экземпляров один отдай в Пресновскую десятилетку; другой — в Усердинскую школу, организуй там обсуждение и результат посылай сюда (или куда-нибудь: в московскую «пионерскую газету», «Комсомольскую правду» с экземпляром книги и т. д.), а копию — мне.

  Очерки я начну высылать с февраля. Чтобы ты до этого не сидел даром, я скоро начну высылать подстрочник II книги «Школы жизни». Пока. — все.

 Привет всем землякам.

Твой — Сабит.

ЗО-ХII-1952 г.

Алма-Ата».

Сабит Муканов

«Тамыр» — казахское слово. В буквальном смысле оно означает «корень» или «нерв», в переносном-друг. Тамырство было особенно выгодно бедноте: русский бедный земледелец по договоренности брал у бедного казаха-скотовода на время полевых работ его единственную лошадь, а взамен давал хлеб. Это было огромной поддержкой для обеих сторон.

  Тяжелый гнет кулаков испытал на себе и отец Ивана Шухова — Петр Семенович Шухов. Всю свою жизнь, вплоть до вступления в колхоз, он служил гуртоправом у кулака-скотопромышленника Пресновской станицы -Боярского. С малых лет он ездил на все ярмарки, которые бывали в казахской степи.

  Петр Семенович был неграмотным человеком. Но, одаренный природным умом, все, что наблюдал в пути, запоминал, хорошо умел рассказывать об этом. Он любил своих детей, особенно Ивана, который, как заметил отец, был очень внимателен к его рассказам.

  В далекий путь Петр Семенович ездил не один. Были с ним и другие гуртоправы. В их числе — немало казахов. Они часто собирались в доме Петра Семеновича и вели оживленные разговоры. Петр Семенович в совершенстве владел казахским языком и с друзьями-казахами беседовал на их языке».

  Из предисловия к «Избранному» Ивана Шухова

(Алма-Ата. 1952).

Сабит Муканов — Ивану Шухову

«Ваня

Я — в Москве. Прилетели хорошо.

О «Школе жизни».

1) Ее уже твердо включили в издательский план «Советского писателя» на 1954 год.

2) О первой книге писали отзывы: Евгенов и (как назло забыл фамилию автора «Неделя»). Оба положительные, но требуют, кроме мелочей:

а) усилить мотивы восстания 1916 года.

б) усилить русский вопрос.

3) С этими оба замечаниями я согласен, стало быть, нам предстоит значительная работа.

4) 2-ая книга читается. Предварительное мнение хорошее.

5) Оба книги хотят сдать в одном томе. Практическая подготовка книги к печати должна производиться следующим образом:

1) к моему приезду из Ялты, они мне готовят все свои замечания по обоим книгам.

2) рукопись я увезу в Алма-Ату, для внесения поправок.

3) ты приедишь в Алма-Ату и вносишь эти поправки.

4) мы пришлем рукопись (обоих книг, в твоем переводе) в «Советский писатель».

5) он («Сов. писатель») пригласит нас в Москву для окончательного оформления книг в печать.

 Юридические вопросы:

• Я им («Сов. писателю») предложил заключить с тобой договор, как только оба книги одобрятся или предварительно, и выплатить 25% общего гонорара. (Кирьянов на это согласен, а Корнева не было в Москве. С ним я поговорю после приезда из Ялты).
• Со мной они заключат договор после окончательного приема рукописей обоих книг, на что я согласен.
• Тебе они пришлют рецензии, чтобы ты ориентировался о предстоящей работе.

  Прошу тебя: после получения этого письма написать в «Советский писатель» (Корневу, Лесючевскому или Кирьянову) о своей готовности работать. Срок сдачи рукописей обоих книг — 1-ый январь, 1954 год.

Пока все.

С приветом твой, — Сабит.

4-ІХ-1953 г.»

Иван Шухов — Сабиту Муканову

 «Дорогой мой Сабит!

 Моя телеграмма, посланная тебе в Ялту, вернулась, не застав тебя там, — ты уже, судя по твоему письму, плыл на «Победе» по Черному морю в Одессу. Не знаю, застанет ли это письмо тебя в Москве. А очень хотелось бы чтобы застало. Дело вот в чем. Над переводом второго тома я работаю, и довольно успешно. Но Казлитиздат отказал в договоре, сославшись на то, что книга не включена в план 54 г и не будет, мол, включена, пока не получит казахское издание одобрения читателей. Леня Макеев прислал мне ноту на именном бланке ответ редактора, в которой предупреждает, что портфель его журнала заполнен целиком на этот год мемуарами отставных артиллеристов и лирическими посланиями Федора Моргуна. Следовательно, нет места для «Школы» и в журнале.

  Я телеграфировал Лесючевскому с Кирьяновым, просил их ответить, будет ли подписан договор на перевод, над которым я работаю. Но ни тот, ни другой до сих пор не ответили мне. Думаю, что ты там внесешь ясность в эти дела. Очень прошу тебя сделать это во имя наших общих интересов.

  У меня снова плохо с глазом, оперированным в Омске. Похоже, придется ехать снова на консультацию в Москву. По этому поводу я посылал заявление в наш ССПК. Просил или оплатить мне мои больничные листы, которых Литфонд до сих пор не оплатил, или дать мне ссуду на поездку. В том и в другом мне было отказано. Союз даже не ответил на мое официальное заявление. Об отказе я узнал со слов С. Омарова, вызванного мною сегодня по телефону. Таково ко мне отношение со стороны нового руководства ССПК. Возмущенный таким чудовищным, хамским отношением ко мне, я написал сегодня об этом Ж. Шаяхметову.

  Словом, невеселые дела, дорогой мой Саке!

  Написал я большой и, говорят, хороший очерк для «Правды». Кирилл Вас. Потапов телеграфирует мне, что очерк хороший, но требует сокращения. Я просил его сократить самому. Но он, по слухам, болеет, лежит в клинике, и не знаю чем это дело кончится. Узнай там, пожалуйста, об этом, если будет время.

  Кто же из А-Аты поехал на пленум? Конечно, без Мити не обошлось? Правильно. Но из А-Аты пишут мне, что мемуары его встретили резко отрицательную оценку в ЦК. Как всегда, это для Мити ничего не значит. Видимо, совсем не обязательно для некоторых литераторов уметь писать, чтобы пользоваться почетом и уважением!

  Про Митю и Леню ходит такая эпиграмма:

У Онегина из всех лакеев

 Остался лишь один Макеев;

 Ну, что ж, известно всем давно,

Какое липкое говно!

  Не подумай, что эпиграмма эта моя. Помилуй бог! Это, наверно, Коля Титов их там донимает.

  Итак, пиши срочно, Сабит, про издательские дела в «Советском писателе». Пусть они мне ответят наконец напрямик — то или это. Если договор подпишут, то за мной дело не станет, и к концу года вторую часть мы сдадим.

 

Ну, будь здоров, милый мой земляк.

Поцелуй за меня со страстью Мариам.

А я целую и обнимаю с такой же страстью тебя.

14 октября 53 г.

Пресновка Всей душой твой Иван.

Р. S. У нас — третью неделю дожди. Перепадает снежок. Грязь по колено. Холодно. Тоска смертная.

И.Ш.»

 

Сабит Муканов — Ивану Шухову

«Ваня!

 Я приехал в Аимжан, потом в Пресновку, чтобы поговорить с Алма-Атой (домом) по телефону. Поговорить удалось, слышимость была хорошая. Марьям передает тебе привет. Заехал к тебе, но не застал. В Аимжане буду до 12 часов (ночи). Приезжай, если имеешь время, к Жолмуканову.

  Как мы договорились с тобой, завтра я буду ждать тебя дома, потом поедим в Жана-Жол. Вообще нам надо поговорить и договориться о поездке детей в Алма-Ата.

 Целую — Сабит

 Р. S. Привет Прасковье Петровне. Как хорошо растет твоя Наташа!. Она золотая!..

(Без даты Начало 50-х годов).

 

Сабит Муканов — Ивану Шухову

«Ваня!

Я уже закончил отдых и сегодня из Ялты на теплоходе «Победа» отправляюсь в Одессу. Там проживу 2-3 дня и потом поеду в Москву. Очевидно, там буду до конца октября, потом поеду в Алма-Ата.

  Тебе я из Москвы выслал одно длинное письмо, потом из Ялты дал телеграмму и ждал от тебя письма, и не дождался. Не знаю, почему ты не ответил.

   Как я приеду в Москву, так и позвоню. Я беспокоен тем, что перевел ли ты II книгу или нет? В первом письме я сообщил, что значительная работа предстоит нам в переработке I книги. Нам надо договориться, — где будем работать? По всей вероятности, — в Алма-Ате.

  Будь добр написать мне о твоем мнении в Москву, на адрес Союза.

 Привет Прасковье Петровне и всем другим друзьям.

Твой — Сабит.

2-Х-1953 г.

Ялта».

 

Сабит Муканов — Ивану Шухову

 

  «Дорогой Иван Петрович!

Я уезжаю в Москву сегодня. Уже по телефону связался с Корневым. Он не против того, чтобы выделить тебе соавтора, но кого? — будет решать после моего приезда. До этого он хочет получить от тебя письменное заявление. Прошу тебя. — выслать таковое после того, как получишь это письмо. Очевидно, надо будет обосновать тем, что тебе не позволяет здоровье работать над исправлением «Школы жизни».

  Как только они определят соавтора, я тебе сообщу. Он наверняка возьмется за работу, если получит 50% гонорара. Это и надо указать в заявлении к Корневу Михаилу Матвеевичу. Доработка будет значительная.

  Торопи, пожалуйста, Иван Петрович, свое заявление. В Москве я должен решать одно из двух: или найти тебе соавтора, или заказать новый подстрочник всей книги, чтобы перевел кто-нибудь другой: а мне очень хочется чтобы переводчиком этой книги остался ты.

  В Москве я буду только до средины февраля.

С тов. прив. Сабит.

30-1-1954 г.

Алма-Ата».

Иван Шухов

«В день юбилея выдающегося казахского писателя Сабита Муканова я снова с душевной радостью вспоминаю свое первое знакомство в качестве переводчика с его романом «Ботагоз».

  Со страниц этого романа веяло свежим дыханием большого таланта, в каждой строчке угадывалась цельная, страстная натура писателя, выходца из народа, глубокого знатока его дум и чаяний. Работа над переводом «Ботагоз» доставляла искреннюю радость и, откровенно говоря, в немалой степени обогащала познанием устремлений братского казахского народа.

  С тех пор все мы, собратья по перу и читатели Сабита Муканова, были свидетелями роста его таланта, его мастерства романиста и публициста. Но мне особенно дорог юбилей Сабита Муканова еще и потому, что оба мы — земляки. Наша юность прошла среди ковыльного раздолья Северного Казахстана, в том краю, где еще до революции, наперекор злым силам царизма и степных феодалов, росла и крепла дружба бедняков из казачьих станиц, русских деревень и казахских аулов.

  И в день юбилея, от всего сердца желая Сабиту Муканову бесконечного долголетия и новых творческих радостей, я хочу так же откровенно сказать ему:

 — Мы еще с тобой, Сабит, в долгу перед своим родным краем».

«Сабит Муканов. К 60-летию со дня рождения».

(«Казахстанская правда», 13 ноября 1960).

Предисловие и публикация Ильи Шухова

______________________________________________________________

Шухов Илья Иванович Сабит Муканов — Иван Иухов дороги, годы, книги…  : Воспоминания. / И.И. Шухов // Простор. – № 4. — С. 73-80 1998

Мои встречи : 80 лет со дня рождения С. Муканова

  С Сабитом Мукановым я впервые встретился в марте 1942 года. Призванный в армию я тогда приехал в Алма-Ату. Временно нас разместили в просторном зале кинотеатра «Ударник». Сабит отнесся ко мне хорошо, видимо, его заинтересовало то, что я пишу. Пятерых или шестерых ребят пригласил он к себе домой. Среди них, благодаря судьбе, был и я. Мы пробыли у него целый день и целую ночь, слушая увлекательные рассказы маститого писателя, летописца жизни народной.

  Прошло после этого три года. В октябре 1945 года я вновь приехал в Алма -Ату на девятимесячные журналистские курсы, открывшиеся при Алма-Атинской партийной школе. Самолет сделал посадку в столице около одиннадцати часов вечера. В гостинице не оказалось мест. В городе у меня ни родных, ни знакомых. Что делать? Неожиданно мне вспомнилось приветливое, всегда излучающее радушие лицо Сабита-ага. Несмотря на то, что город уже спал, я пошел на улицу Артиллерийскую (ныне Курмангазы) и постучал в знакомую калитку. Ждать пришлось недолго. Послышался знакомый всем, слегка хрипловатым голос Сабита:

— Кто там?

—Это из родного края, — отвечая я, считая, что Сабит, конечно же, не помнит моего имени.       

Открылась калитка,

—Э, да это ты, Сафуан? Что же ты по имени не назвался, а? Проходи, проходи.

— радушно встретил меня Сабит-ага. Оказывается, он и имя мое не забыл.

  Прошло несколько дней. Сабит, узнав, чем я занят, сказал:

-Ты же хочешь быть писателем. Поступай в университет. Каков бы ни был талант, а без образования и знаний нелегко стать писателем.

-Так ведь в университете занятия уже начались, не примут, наверное.

Сабит взял ручку, бумагу что-то написал и вручил мне!

-На, отнеси эту записку ректору университет.  Я думаю, что поступишь, хотя и запоздал.

  По дороге в университет меня разобрало любопытство, и я вскрыл записку. И вот, что я прочел: «Этот джигит среди начинающих писать- один из подающих надежды. Прошу его принять».

  Ректор, прочитай записку, слегка улыбнулся и наложил визу: «Зачислить». Так я стал студентом университета.

  Однажды я принес Сабиту свои стихи. Сабит с большим вниманием выслушал их и сказал;

  — Техникой стихосложения ты овладел неплохо, но строки от начала до конца полны тоски и печали. Сабит помолчал, поглядывая на меня краем маленьких монгольских глаз. — Меня иные винят, называя мягкотелым. Пожалуй, в чем-то они правы. Я как раз решил с сегодняшнего дня говорить всем в лицо без обиняков всю правду. Ты попался под горячую руку, не обижайся.

 Я пожалел, что не пришел днем раньше. А он тут же стал разъяснять мне, в чем неверность избранного мной пути.

  Сейчас я вижу, что в моей жизни были дна больших поворотных момента. Первый — это когда я с помощью Сабита поступил и университет. Второй — когда, благодаря его справедливой критике, нашел верное творческое направление. За эту заботу старшего брата тысяча и одна благодарность ему! Он, если быть объективным, сделал очень много для нас, тогда начинающих писателей. Когда я привез в Алма-Ату смой первый роман «Дорога в будущее», одним из трех уважаемых людей, прочитавших его и давших объективную опенку, был Сабит-ага. Не будет преувеличением сказать, что нет ни одного писателя, включая Габита Мусрепова, из поколений различных мастеров пера, на кого бы не имел влияния или кому не оказывал бы своего содействия и помощи Сабит-ага. Он был одним из основоположников казахской советской литературы и долгие годы творил в ее рядах, способствуя ее становлению и развитию.

  Казахская литература была смыслом жизни для Сабита Муканова, воздухом, без которого нельзя дышать. Как-то в несколько более ранний период он говаривал; «Я люблю работать одновременно над несколькими произведениями». И это было правдой. Я помню, как он, работая над романом «Сырдарья», закончил повесть и о Малике Габдуллине. Работая над «Батырами нашего времени», закончил большую монографию об Абае.

  Сабит-ага писал очень много. И, самое главное, легко писал. Писать много и легко— редкое для писателя качество. Было время, когда мы эту завидную плодовитость Сабита Муканова считали недостатком и шумно ставили в упрек. Но что Сабит остается Сабитом, мы поняли с тех пор, как его не стало. Мы, те, что шли за ним следом и предъявляли какие-то требования, должны были понять это раньше.

  И еще одним удивительным качеством обладал Сабит: он поразительно много знал. Можно с уверенностью сказать, что среди писателей нет и не было никого, кто бы знал устное казахское творчество, историю казахской литературы так, как знал Сабит Муканов.

  Он много ездил, часто бы вал среди народа. В таких поездках человек сталкивается и с плохим, и с хорошим. Но никогда я не видел, чтобы Сабит хмурил брови, проявляя недовольство, или держался с людьми высокомерно. В народе Сабит пользовался особенным уважением и почетом» Он был старше многих, у него было свое, особо высокое место среди всех. И тем не, менее, когда во время поездок встречался человек старше по возрасту, Сабит первым протягивал руку для приветствия, вежливо склонив голову.

 У Сабита Муканона было одно неизменное и бесценное достоинство. Это бережное и заботливое отношение к литературе, к товарищам по перу, к молодым коллегам. И каждый из вас должен быть благодарным ему. Мы склоняем головы перед памятью самородка казахской советской литературы, чей щедрый от природы талант обернулся на наше счастье великим искусством.

____________________________________________________________

Шаймерденов Сафуан. Мои встречи  : 80 лет со дня рождения С. Муканова. / С. Шаймерденов // Ленинское знамя. – 13 июня 1980