Слово о Сабите Мукммове

Сабита Муканова я знаю давно. Сначала по стихам, а потом и лично. В 20-е годы мы заучивали стихи многих поэтов: Сейфуллина, Джансугурова, Майлина. Эти поэты, столь непохожие друг на друга, давали речь нашей юношеской мечте. В воображении мы садились на необъезженного тулпара и вместе с Сакеном поднимали красное знамя, сотканное из пламени, и шли на героическую битву, а Беимбет давал нам почувствовать тепло родного аула. Джансугуров учил нас понимать социальные перемены и движение времени. Я знал почти все стихи этих поэтов и любил их, но встретиться с ними лично боялся. И только перед Сабитом я не испытывал робости. Он был моим соседом, казался близким и душевным человеком. Иногда он повторял слова агитатора, который только вчера побывал в наших краях. Но говорил он так искренне и взволнованно, что его огненная речь вызывала горячие аплодисменты. Вот что тогда говорил Сабит:
Мы с моим классом с детства заодно,
И жалил кто его, меня же жалил.
И говорил врагу я своему:
Мой класс со мной и он же мое знамя.
И тут же читал другие строки:
Постель моя с рождения в лохмотьях,
И я в нужде, и жить мне неохота.
Эти простые и в то же время верные слова, воскрешали перед нашими глазами знакомые картины. Наверное, поэтому я, еще не зная Сабита, понимал его и был солидарен с ним. После знакомства я убедился, что он действительно был простым человеком из народа, умел быстро сближаться с молодежью.
— Как тебя зовут? — спросил Сабит, не поднимая головы. Он задавал вопросы и одновременно писал.
— Абдильда Тажибаев.
— Правильно, Абдолла! — он посмотрел на меня в упор и произнес мое имя на татарский манер. — Пиши, из тебя что-то получится. Стихи эти оставь, я постараюсь выправить.
Это произошло в 1928 году в Кзыл-Орде, в редакции газеты «Енбекши казах». Другой бы на его месте сказал, мол, «приходи после», «оставь». Но только не Сабит, который от души помогал нам, молодым.
В тридцатые годы мы встречались регулярно. Мы — это большая группа литературной молодежи. В однокомнатную квартиру Сабита сходились известные ныне читателям Калмахан Абдикадыров, Жакан Сыздыков, Таир Жароков. Я часто приводил с собой своего друга, талантливого молодого писателя Алибека Конратбаева. И Сабит всех встречал как друзей, как самых близких родственников.
— Из Таира выйдет казахский Маяковский, а Абдильда — наш будущий Безыменский, — говорил Сабит, представляя нас другим. Особенно он хвалил Калмахана.
— Калмахана, выходца из батраков, мы не променяем и на десяток Магжанов! — восклицал он.
В то время слова «класс», «классовая борьба» имели самый актуальный смысл. Баи и кулаки, их идеология еще не были разгромлены, схватка шла не на жизнь, а на смерть. Поэтому каждый хотел писать и выражать свои мысли, как Сабит.

Прямо скажем, Сабит в те годы не блистал изящным русским произношением, а мы тем более. И все же он стремился научить нас понимать Маяковского и советовал писать, как он.
— Не надо забывать классовую борьбу. Нельзя стать советским поэтом, не понимая учения Ленина, не опираясь на партию. Смотрите, как здорово Маяковский написал стихи о советском паспорте, как он любит Ленина.
И читал Маяковского громко, по-русски. Иногда пытался тут же перевести слова поэта на казахский язык.
Эй, рабочий,
Русь — твоя!
— Как донести эти строки до казахского рабочего? — спрашивал Сабит, испытующе поглядывая на нас. А сам тоже подыскивал нужные слова и выражения.
Ей, жумысшы,
Россияга — не сен! — воскликнул Таир, вскакивая с места. Мы с изумлением почувствовали, как ожили строки на нашем родном языке.
Так на квартире Сабита мы и познакомились с Маяковским.
В то время мы все жили стихами Маяковского и мечтали написать хоть одно стихотворение, созвучное его пламенным строкам. Мы не соблюдали традиций землячества. Откуда Сабит, откуда Таир или я? Подобные вопросы не тревожили нас. Вслед за нашим учителем Сабитом мы повторяли, что главное — это чувство класса и классовая борьба.

II
С неуемной жаждой молодости стремились мы к знаниям, набрасывались на произведения всех нашумевших поэтов. Но Маяковский занимал особое место. Возможно, потому, что о Маяковском часто говорил Сабит, раскрывал четкость его идейной позиции, эмоциональную точность его стиха. Он умел передать довольно верно даже ритмику. «Клекот его подобен орлиному», «он громоподобен», «сверкает как молния» — вот какие эпитеты использовал он в беседах о Маяковском. Казахскому стиху нужны были новые интонация, ритмика, пламенное содержание, новая рифма. Иначе он не смог бы во весь голос провозгласить идеи социализма, быть сверкающей грозой для врага. Нам нужна была поэзия, голос которой слышали бы во всем мире. Вот что восприняли и поняли мы из поэзии Маяковского благодаря Сабиту.
Вскоре Калмахан Абдикадыров написал замечательное стихотворение «Дыхание». Мы услышали в нем трудовое дыхание народа. Таир Жароков принес новую поэму «Солнце заговорило». Ничего подобного не было в казахской поэзии. Мы радовались до слез, и больше всех Сабит Муканов. Потому что он сам создавал почву для роста своих Маяковских.
Выдвигая молодежь, Сабит не прекращал напряженных поисков новых художественных средств. Для выражения великих преобразований, совершавшихся в те годы — объединение бедноты в колхозы, появление в хозяйстве новых машин, новых профессий тракториста и комбайнера, рост внутреннего мира вчерашнего бедняка, превращение его в интеллигента — старые формы, устоявшиеся литературные каноны не годились. Нужны а были новые эпитеты, сравнения, словообразованиям Произведения Муканова — «Большевик сильнее солнца», «Таков аул колхозный», «Привет маю», «Плодовитое дерево», «Слава тебе, Советская армия!», «Маршал поэзии», «От сердца», «С мандатом» стали новым словом казахской поэзии. Даже имена героям Сабит давал необычные. Например, Кенбай. Это слово означает богатство земли, богатство недр и силу ума.
Имя старца моего Кенбай, Блеснет он словом ярким, так и знай. Стихи прочтет и сказку он расскажет, Уму его ты удивишься даже.
Лучшие человеческие качества воплощены в образе Кенбая. Его тепло и доброта захватывают читателя, Кенбай восхищенно смотрит на широкий мир, прекрасную жизнь, на зерно, лежащее на току, и мы вместе с ним гордимся достигнутым. Кенбай видит явления по-новому, его впечатления отливаются в слова, неизвестные дореволюционному казаху:
Потоком льется красная пшеница.
Как огненная доменная плавка. Или:
Шелуха очищенной пшеницы
Кружится, как вьюга на ветру.
Образ огненной плавки — свидетельство приобщения народа к индустриализации. Выражением нового художественного метода является и стихотворение «О нем стихи и песня».
Москва,
Мосторг.
Тысячи людей и я.
Трехэтажное здание вмещает всех запросто.
Солнце смеется, в вышине горя,
И сквозь окна обнимает нас с радостью.
Вглядитесь в это большое полотно.
Мосторг, здание, которое не шелохнется под тяжестью тысячи людей, золотые лучи солнца, падающие на радостные лица. У Сабита часто встречаются подобные эпические картины, где нарисован и общий фон и отдельные портреты. Но главное место, разумеется, занимает портрет хозяина обновленного казахского аула. Это Чабан-казах с орденом Ленина, Встав напротив отдела грампластинок, Говорит: подайте мне, пожалуйста, Вон тех записей дюжину.
Продавщица спрашивает, мелодию какого народа хочет иметь покупатель. И старец отвечает:
Мне интересна любая мелодия,
То, что прекрасно,
Понятно всем.
Чабана увлекает не только красота своей национальной культуры, но и прекрасное, созданное другими народами. Тема, взятая поэтом, вроде бы прозаична. Мосторг, очередь за грампластинками, повседневная сутолока. Но умение нарисовать внутренний мир людей делает эти стихи незаурядным явлением.
Сабит рано начал борьбу за жизнь и будущее казахской советской поэзии. И продолжает ее до сих пор. Его постоянными противниками были националисты, утверждавшие, что на «казахском языке не может быть советской поэзии», что «казахские писатели не подразделяются на группы и классы». Сабит первым поднял красное знамя советской поэзии. Ему принадлежат многочисленные критические статьи и монографические труды. Конечно, не все в них ценно, но они послужили общему делу, нашему движению вперед.
Сабит Муканов последовательно отстаивал ленинское учение о двух культурах в каждой национальной культуре, о борьбе между ними. С позиций этого учения написаны его исследования устной литературы, произведений письменной литературы XIX века, начиная с Абая. Немало сделано Сабитом в защиту культурного наследия казахской дореволюционной литературы. В литературно-критической работе Муканова были статьи, вызывающие споры. Во время горячих схваток проскальзывали лишние и неточные слова. Болезнь левизны дает о себе знать, например, в приписывании Абаю мелкобуржуазных взглядов, в недоверии к отдельным писателям, которые добровольно переходили на позиции советской власти. Этой болезнью, провоцируемой РАППом, переболели многие из нас, в том числе и Муканов. Но борьба, которую вел Сабит за советскую литературу, не была напрасной. Он искренне заботился об идейной чистоте советской казахской культуры и литературы, оказывал посильную помощь молодым талантам. Муканов по праву занимает свое место среди основоположников казахской советской поэзии, он принимал самое активное участие в пропаганде среди казахского народа марксистско-ленинской идеологии.
III
В годы юности Сабит Муканов был моим старшим братом в литературе, и мне порой кажется, будто я знаю рождение и последующую судьбу каждого его произведения. Например, помню, как создавались повести и пьесы Сабита. О прозе и драматургии Муканова можно написать многие страницы. Его пьеса о Чокане Валиханове ставится уже ряд лет. Пьеса о Сакене Сейфуллине тоже обратила на себя внимание. Однако драматургия Сабита не стала заметным явлением в истории нашей литературы. Конечно, и Чокан, и Сакен наши любимые герои. И все же пьесы о них не получили широкого признания.
А вот проза Муканова — явление общенациональное. Здесь его с полным правом можно назвать основоположником, как и в поэзии. Становление казахской советской прозы невозможно понять и верно оценить без романов Сабита.
В этой небольшой статье я не могу дать полного анализа прозы Муканова. Это трудно, особенно для меня, поэта. Да и не нужно. До меня это хорошо сделали наши известные ученые-литературоведы Темиргали Нуртазин и Мухамед-жан Каратаев. Даже мы читали книги, выпущенные писателем. Одно лишь перечисление их заняло бы много места. Назовем самые крупные: «Заблудившиеся». «Темиртас», «Балуан шолак», «Ишим», «Загадочное знамя», «Сыр-Дарья», «Школа жиизни». «Годы возмужания», «Промелькнувший метеор» и так далее. Если прибавить к ним сотни очерков, рассказов и поэм, то станет ясно, как много сделал Сабит в литературе.

Муканов нарисовал целую галерею образов современников, людей разных профессий, разных характеров. Их исследовали и анализировали наши литературоведы и критики. Бурная жизнь, схватки и поражения, очень сложные события и в гуще их люди, борющиеся то за личное благополучие, то за будущее народа. Вместе с героями Сабита Муканова мы бываем в просторах Сары-Арки, в долинах Сыр-Дарьи, у горных отрогов Семиречья, в целинных совхозах. И наши исследователи хорошо почувствовали размах творчества Муканова. Темиргали Нуртазин о романе «Ботагоз» говорит: «Большие события здесь нарисованы методом социалистического реализма, дающим возможность показать крушение старого и рождение нового. Поэтому роман «Ботагоз» по праву считается выдающимся достижением казахской советской прозы». А вот мнение М. Каратаева: «Ботагоз» — значительное произведение, утвердившее в казахской литературе социалистический реализм». Критик считает «Ботагоз» связующим звеном между романами «Тернистый путь» С. Сейфуллина и «Абай» М. Ауэзова. Я полностью разделяю эти точки зрения исследователей. Но мне хотелось бы сказать несколько слов об образе самого писателя в «Школе жизни» и в «Годах возмужания». Мы называем эти произведения романами. Это, конечно, верно. Но, по-моему, их можно сравнить с романами в стихах, книгами, написанными поэтом. Да, это поэмы, в которых- воспевается эпоха, народ, революция! И главный герой их — сам Сабит Муканов. Он является участником всех сложных событий, растянувшихся на долгие годы. В книгах его история жизни автора сливается с большой жизнью Родины. Сначала это молодой поэт, зрение которого очищается революционными грозами. Бурная волна событий невольно захватывает его, и, взрослея, он становится частицей этой волны. Вскоре он запевает новую песнь, прославляя вооруженных бойцов с красными повязками, идущих за партией. А вот он уже солдат, умеющий рубить и стрелять во имя счастья народа. Когда народ в гневе, содрогается небо, шатается земля. Он рушит старый мир и строит свой новый из счастья и света. В книгах Сабита нет неорганизованной орущей массы. Люди спаяны единой идеей, единой целью. Лучшие образы книг Муканова навечно останутся в сердцах читателей. Одни из них отдали жизнь за Родину, другие состарились, как мы, заимели внуков. И среди них — Сабит Муканов, которому исполнилось 70 лет.
Я уже говорил, что основной повествователь в книгах Муканова сам автор. Видимо, поэтому в оценке некоторых событий и исторических личностей нарушается объективная мера.
Но несмотря на отдельные незначительные ошибки, эти произведения убежденно и честно воспевают нашу Родину, партию, героический советский народ.

Перевод с казахского

Тажибаев А. Слово о Сабите Мукммове // Простор. — 1970. — №6. — С.88 — 90.

Из блокнота журналиста…Те четыре строчки

Мне было всего двенадцать лет, когда в городе Степняке я был представлен Сабиту Муканову. Мой дядя, у которого гостил писатель, попросил его, друга юности, посмотреть и дать оценку «стихам» своего племянника. В общем, Сабиту предстояло обнаружить в моих «творениях» некую божью искорку.

Я, конечно, ужасно смущен был. Шутка ли, передо мной был «живой» писатель, автор романа, широко известного ныне под названием «Ботагоз». Мне было стыдно показать такому большому человеку свои опусы. Да их-то было у меня всего три или четыре, сейчас не помню. Но отлично помню, как Сабит, по просив у меня карандаш и бумагу, тут же написал одно четверостишье. При этом он особо выделил рифмованные слова, обозначив их по слогам. Сабит, видимо, щадя мое мальчишеское самолюбца, терпеливо объяснил мне, что без рифмы и ритма, без поэтических образов и прочих достоинств невозможно сложить стихи.

И что меня особенно удивляет, так это то, как он отнесся тогда к моим детским увлечениям: весьма деликатно, не убивая во мне желания писать, не пугая отсутствием таланта. Когда я вырос до осознания этого, я еще больше проникся уважением к одному из аксакалов казахской литературы.

Все же, я думаю, та первая встреча с Сабитом не прошла даром в дальнейшей моей судьбе.

С Сабитом Мукановым я встречался потом много раз. Мне довелось видеть его в кругу семьи, среди своих друзей, на разных церемониях и встречах, тоях и т. д. В любых обстоятельствах он оставался самим собой: простым, жизнерадостным, добрым и дружелюбным человеком, Именно этими своими качествами, а не только замечательными литературными произведениями, заслужил наш Сабит поистине всенародную любовь.

Д. Аульбеков

член Союза журналистов СССР.

Аульбеков Д. Из блокнота журналиста…Те четыре строчки // Ленинское знамя.- 1990.- 26 апрлеля.-4 с.